Говорят, писатель всю жизнь пишет одну книгу – о себе. Героини романов Екатерины Вильмонт очень разные. Но своим безудержным оптимизмом, женст­венностью и обаянием они, безусловно, напо­минают автора. Поэтому вместе с Екатериной сегодня будут говорить ее героини…

 

 

Мой отец, Николай Вильмонт, был не только переводчиком – он был писателем, крупнейшим литературо­ведом­германистом. Переводил стихи. А мама, Наталия Ман, перево­дила прозу с французского («Лекарь поневоле» Мольера), немецкогои английского (Джек Лондон, Арчи­бальд Кронин, Сомерсет Моэм).Половина романов Томаса Манна у нас опубликованы в переводе моей мамы. Нет, Манном она зани­малась не из­за своей фамилии. Я тоже 30 лет была переводчиком германоязычной литературы – ГДР, ФРГ, Австрии и Швейцарии.

 

 

Да, это мой собственный опыт. Язык я знала благодаря родителям.

 

Формально окончила какие-­то курсы немецкого, но все знания получила дома. Первый заказ на пе­ревод? Однажды мне дали попробо­вать, и все получилось. У меня к ли­тературным переводам были явные способности и склонности. Сначала, конечно, считали, что за меня все делает мама, а потом все поняли, что я работаю сама, и работаю дос­таточно хорошо.

 

 

 

Это не имеет отношения ко мне. У меня были прекрасные отношения с родителями, хотя не могу сказать, что не было проблем. Моя мама была очень властным человеком. А я – очень поздним ребенком, единствен­ным, обожаемым. Мама меня бало­вала безмерно. Ей было 38 лет, когда я родилась, папе – 45. Я должна была соответствовать всем их идеалам. Но я не соответствовала, поэтому, увы… Чем не соответствовала? Ну, во­первых, я была толстая. Папа и ма­ма тоже были толстыми, но маме хо­телось, чтобы я была просто безуко­ризненной. Хотя она сама, собствен­но, ничего для этого не делала. Тогда здоровому образу жизни придава­лось значительно меньше значения, чем сейчас, даже вообще никакого. Во­вторых, мама хотела, чтобы я вы­шла замуж, но почему­-то все канди­даты были недостаточно хороши. Еще мама хотела внуков, но все как­то не получалось и не получалось…

 

 

Это немножко другое. Это вообще случается, а в еврейских семьях чаще других – обожающие и деспотичные мамы. Но при всем том моя мама бы­ла вполне демократичной. Когда я, например, сказала, что еду на Урал поварихой в геологическую партию, мама нисколько не возражала. Она считала это правильным для приоб­ретения жизненного опыта. И это правда, я очень многое оттуда при­везла. В общем, сказать, чтобы с ма­мой была проблема, нельзя. Или все­таки была, но не глобальная. Хотя, наверное, если сейчас это как­то под­спудно вылезает в романах…

 

 

Нет, все это я придумала, даже очень хорошо помню, как. Я сидела в Вене в драматическом театре. Я все понима­ла, но мне было дико скучно – очень тоскливый был спектакль. И я сидела и придумывала, как все сложится в моем романе «Курица в полете».

 

 

В жизни все было немного по­друго­му. Я гуляла с собакой, познакоми­лась с геологом на бульваре – у него тоже была собака, и он меня пригла­сил в экспедицию. Я поехала – по вре­мени это заняло три месяца. В экспе­диции было 15 человек. Я умела гото­вить, но там, конечно, растерялась. Потому что готовить, собственно, не из чего было… Мне было 27 лет, но у меня было какое­то запоздалое развитие. В экспедицию поехала как полная дура. Во­первых, с большой собакой (она была больна, и врач ска­зал, что ей будет очень полезно по­жить в лесу). Во­вторых, с пишущеймашинкой для переводов и со слова­рями. По утрам я, накормив команду, садилась за машинку на улице, под навесом, шофер мне делал в банке из­под селедки такой «дымарь» (там было очень много слепней, чтобы отпугивать их, какие­то головешки в банку клали, они тлели). Я сидела поддымовой завесой и переводила… Во­обще я всегда вспоминаю это с боль­шим удовольствием, с начальникомтой партии дружу по сей день.

 

К моему счастью, все 15 человек группы собирались далеко не всегда, поэтому кормить сразу столько наро­ду мне почти не приходилось. Ну, привыкла, научилась. Когда стара­ешься, все получится… Конечно, фи­зически было тяжело, и руки у меня тогда были жуткие – меню в основ­ном состояло из грибов и картошки. Представляете, все время чистить грибы и картошку? Страшное дело! Замечательная была эскапада!

 

 

 

Конечно, романы у меня там были. Целых два!

 

 

Нет, после школы я нигде не училась и не работала, я всегда была вольным художником. Коллективы наводили на меня тоску. Поскольку в советское время нельзя было нигде не «чис­литься», я считалась литературным секретарем одного писателя, друга семьи, Геннадия Фиша. А как только я начала переводить, меня приняли – даже не помню толком, как это назы­валось, кажется, объединение литера­торов при издательстве «Художест­венная литература». Вот в нем я и состояла до того момента, пока меня не приняли в Союз писателей.

 

 

Я не хотела выйти замуж, чтобы про­сто быть замужем. Это никогда! Лич­но мне тезис «замуж не берут – зна­чит, жизнь не удалась» всегда казался очень архаичным. Я никогда не стре­милась выйти замуж ради статуса или «штампа». А человека, за которого я могла бы выйти замуж, я встретила так поздно, что смешно было бы, да и невозможно. Выходить замуж без любви, просто чтобы выйти замуж – для меня это всегда было абсурдом. Я никогда не понимала – зачем? И по­том, я всегда видела столько браков вокруг – во всех были какие­то отри­цательные моменты, ну, за редким исключением. Вот брак моих родите­лей был очень удачным. Хотя не без сложностей, но они прожили вместе пятьдесят лет, была даже золотая свадьба. Они очень подходили друг другу. А я не встретила такого подхо­дящего человека в подходящее время.

 

 

Да, романов было много. Но мне никогда не хотелось увенчать их совместным проживанием. Я вам скажу так: я почему­то всегда влюб­лялась в женатых мужчин. А уводить не умею начисто, категорически, душе моей это просто претит. Я ни­когда не жила вместе с кем­то – ну, не считая нескольких дней, может быть, недель. Сейчас я не могу пред­ставить, что буду делить с кем­то од­ну территорию постоянно – так при­выкла. В пресловутую теорию «стака­на воды перед смертью» я не верю. А вдруг пить не захочется? Или, пред­ставьте, прожили вы с кем­то без бе­зумной любви, всю жизнь страдали и терпели то, что вам не нравилось – подали ему воду и остались в одино­честве… А уж сейчас «расписывать­ся» молодым стоит, только если боль­шая любовь… Моя мама тоже очень не хотела официально выходить за­муж. Они прожили с папой 13 лет до моего рождения, и только когда я родилась, расписались. Мама не хотела регистрации, говорила – «рас­пишемся и сразу разбежимся», но они не разбежались.

 

 

 

О чем я могу жалеть, если все замеча­тельно, если сложилось так, как оно сложилось. Вы берете у меня интер­вью, у меня безумные тиражи, отдача огромная. Я получаю удовольствие от своей работы … Во­первых, я полу­чаю невероятное удовольствие от самого процесса написания книг. И отдача тоже доставляет массу удо­вольствия. На встречах с читателями всегда подходят женщины и говорят, что я их излечила от депрессии. А вчера получила письмо от одной постоянной читательницы – она моими книжками стала лечить знако­мых. Говорит, всем помогает, даже мужчинам. Если они снисходят до чтения «женской прозы», то потом читают с удовольствием.

 

 

Что приносит мне наибольшую ра­дость? Все! Я получаю удовольствие от самой жизни, от любого пустяка. От того, что мне жарко, а я выпила холодной воды – это для меня уже удовольствие и радость. С этим надо родиться, мне так кажется. Хотя, на­верное, можно и научиться.

 

 

«Путешествие оптимистки» вообще на 70 процентов написано обо мне. Я недавно была в Воронеже и там вспомнила строки поэта Никитина, которые для меня как девиз – «Уж ты плачь иль не плачь – слез никто не видит. Загорюй­затоскуй – курица обидит». Это очень правильно.

 

Хотя я очень легко расстраиваюсь. Если кто­то заболел – и расстраива­юсь, и горюю, и убиваюсь, но из­за пу­стяков – никогда. Восемь лет назад я попала в больницу, пробыла там три месяца, была на грани жизни и смер­ти. Я же еще подбадривала врачей. Меня привозили на перевязку, я спра­шивала: ну как? А врачи люди очень осторожные и суеверные. Говорят – нормально. Я спрашиваю: вы мне ска­жите – не хуже? Они говорят – нет, не хуже! Я говорю: так это уже замеча­тельно! Они смотрели на меня как на идиотку. Но когда я выписывалась, они сказали: «Вы большой молодец. 50 процентов нашего успеха, а 50 про­центов – ваш оптимизм».

 

 «Что это? – ошалело спросила я. «Кот!» Это и в самом деле был кот! Огромныйкруглый котище, связанный из шерсти, рыжий, в коричневуюкрупную полоску» («Зюзюка, или Как важно быть рыжей»).

 

Как раз такого в моей коллекции ко­шек нет, я его просто видела. Такогоне хочу – он слишком большой. Вооб­ще я обожаю кошек. Но… живу на 12­м этаже, часто уезжаю. Для кошкитакая жизнь была бы мучением.А коллекция моя началась совершен­но случайно. Мне кто­то подарил ста­туэтку кошки. Потом случайно еще одну встретила и купила, еще одну кто­-то подарил – так и стала прирас­тать. Потом друзья мои очень обрадо­вались, стали дарить. У меня недавно был день рождения 24 апреля, так мне подарили целую кошарню.

 

 

 

Да, я стараюсь как можно чаще куда­то сваливать. Всему остальному я предпочитаю Израиль. У меня там много друзей – езжу к ним, и страну очень люблю. Во­первых, там море – Средиземное, целебное, я обязатель­но купаюсь. Вообще всюду, где я по­бывала, мне хочется снова туда по­ехать. Только в Турции почему­то не слишком понравилось. В Тунисе я была три раза, на Канарах два раза, на Мальорке только раз. В прошлом го­ду я была на Корфу, массу удовольст­вия получила. В Америку ездила, к друзьям. В Германии была много раз. Вот в азиатских странах не бывала. Как­то меня экзотика не привлекает – побаиваюсь, не дай Бог, змея какая-­нибудь или еще что-­то.

 

 

Это такая киношная ассоциация – пи­сатель не приспособлен к жизни. Я всегда вспоминаю, как показывали в старых фильмах: композитор ночью вскакивает с всклокоченной головой, в ночной рубашке, бежит к роялю, что­то играет – его посетила муза… На са­мом деле ни один композитор так не сочиняет. Писатель тоже. Меня иногда спрашивают – как писать без вдохно­вения? Я отвечаю: вдохновение при­ходит, когда уже сидишь и работаешь.

 

 

Главное – сесть за книгу. Бывает, что тебя какая­то мысль осенит в другом месте, как в Венском театре, когда мне стало скучно, я стала думать о работе. А так, просто… Это поэты ждут вдохновения. А прозаик – он сидит и пишет. И так же в процессе написания. Я даже никогда не знаю, о чем буду писать. Вот я сяду, а что у меня будет на следующей странице – бог его знает, куда меня кривая выве­зет. Я никогда не делаю плана книги. У меня только одна книжка так напи­сана – даже не по плану, а просто я заранее знала, как пойдет сюжет и как все закончится – «Плевать на все с гигантской секвойи». Я сначала при­думала коллизию и ее придержива­лась. Но вообще мне интереснее пи­сать, когда я ничего не знаю, когда мне не надо куда­то рулить, а оно са­мо выходит… Когда я недавно была на встрече с читателями в Казани, мне сказали: «Вы любите свою Марго из «Крутой дамочки», а Алю – нет». Я сказала – Алю я любила, а потом она мне разонравилась, потому что она какая­то ханжа – не потому что я так захотела, это само вышло.

 

 

Это все про меня! Только что закон­чилась поездка по нескольким горо­дам – и в Воронеже были, и в Казани, и в Питере, и в Ельце – встречи с чи­тателями, выступления, интервью. Было и приятно, и интересно. Но я с нетерпением жду, когда можно будет сесть за работу, чтобы никто и ничто меня не отвлекало… Я действительно почему­то больше всего люблю пи­сать летом. Весной и летом. Так что сейчас – мое время.

 

Жизнь стала полегче, люди старались получше кормить своих детей. А сколько мы всегда готовили?! Сейчас столько приготовь – никто ничего не съест. Сейчас в гости приходишь, едят гораздо меньше. Признак того, что голод отсутствует. А в застой изо­бильные застолья – показатель благо­получия и достатка хозяев.

 

…Мы с моими подругами, когда предстоял чей­то день рождения, за неделю, а то и больше, садились, со­ставляли список – что из продуктов есть, что можно достать, кто что бу­дет готовить, как, что… У меня день рождения в апреле, так я с Нового года начинала думать: встретилась банка зеленого горошка, так я ее куп­лю, потому что надо будет сделать салат. Летом еще делали овощной. Кроме того, я диабетик, мне не так много чего можно. Пирогов уже не в полете». Причем смешное совпаде­ние, что героиня, Элла, становится телеведущей кулинарного шоу. Мне в прошлом году предложили вести ку­линарное шоу, но я отказалась. Это очень тяжело. Требует много времени и физических сил. Я один раз только готовила в эфире – в «Кулинарном поединке», и вот от этого получила истинное удовольствие. Терпеть не могу телевидения! Потому что обыч­но приглашают на ток­-шоу. Там си­дишь, тебе говорят – обязательно на­до как-­то высказаться по теме. Нахо­дишь какую­-то мысль. И за несколько минут до тебя эту мысль высказывает кто­то другой, и надо судорожно со­ображать, что бы еще сказать, а там не самая располагающая обстановка. В общем, это я не люблю… Мне вооб­ще случается попадать в ситуации, описанные в собственных книгах.

 

 

 

Я веду сугубо домашний образ жиз­ни, я вообще домоседка – если не считать путешествий и разъездов по работе. Вряд ли меня можно назвать хорошей хозяйкой. Я это не слишком люблю. Убирать, стирать… Вот готов­лю действительно хорошо.

 

 

Сейчас я почти не готовлю – или крайне редко. Во­первых, сейчас мо­жно пойти и купить что­то готовое или просто заказать, все будет вкус­но. Ну, или можно приготовить ка­кое­то одно блюдо. Парадокс. Раньше все было иначе, но все ходили друг к другу в гости, обязательно накрывали огромные, изобильные столы, все безумными трудами давалось.

 

Это было естественно: после рево­люции, лишений войны, потом, когда пеку. Перестала делать вареники с вишней, которые раньше творила каждое лето. В прошлом друзья меня просто насиловали. Приезжали, при­возили вишню – вот, делай! Приходи­лось делать. Сейчас уже нет…

 

 

Ну, моя героиня, Элла, не садилась на диету, она немножко поголодала. Это возможно в экстремальной ситуации. Но это не для меня. Я никогда не голо­дала. Я вообще к этому очень спокой­но относилась. На всех всегда нахо­дятся любители. Это сейчас дети с раннего возраста зомбируются – 90–60–90, а иначе жить нельзя! Кста­ти, мама не настаивала, чтобы я поху­дела. Она просто считала – лучше бы я была не такая толстая. Но моя полно­та мне не мешала. Ни в чем и никогда.

 

 

Конечно, о любви. Когда меня спра­шивают, какая из моих книг самая любимая, обычно отвечаю – «Курица Ульяна из «Хочу бабу на роликах!» едет со своим кавалером во Франк­фурт. Через пару лет после выхода романа я со своим кавалером тоже поехала во Франкфурт. Или Олеся из «Двух зайцев, трех сосен» утопила свой мобильник со всеми записанны­ми телефонами. А у меня через не­сколько недель после публикации мобильник украли – и все контакты тоже пропали… Еще из своих книг люблю «Два зайца, три сосны». Чест­но сказать, я все свои книги люблю. Не буду говорить, что все они мне как дети, но мне ни за одну не стыдно.

 

 

Я категорически против телеэкрани­зации моих романов. Уже был пе­чальный опыт. Два получились прос­то чудовищными, один – ничего себе, а еще два вполне приличные. Не знаю, с чем это связано – с бюджетом, режиссерами или актерами… Больше я с телевидением связываться не хочу. Правда, если придет ко мне прилич­ный режиссер и скажет – хочу экра­низировать ваш роман и буду биться за каждую сцену, может быть, я поду­маю. Но пока никто не приходил.

 

 

Я написала огромное количество дет­ских детективов. Они по­прежнему издаются небольшими теперь уже тиражами (впрочем, они всегда изда­вались небольшими тиражами, но детские книги – это другая история).

 

Конечно, интереснее писать взрос­лые романы. Вообще первое, что я на­писала, это было «Путешествие опти­мистки» в 1995 году. А потом, чтобы как­то выбиться на рынке, я стала писать детские детективы. Меня спро­воцировали на это. Но это была такая каторжная работа – книгу в месяц надо было сдавать, чтобы пробиться на рынок. А потом, уже когда я со взрослыми как­то раскрутилась, я это дело бросила окончательно. Кстати, этот опыт пошел мне на пользу. Что­бы довести до конца все сюжетные линии, развязать все узелки – для это­го нужна именно «детективная» прак­тика, которая у меня, слава Богу, была!

 

 

У меня нет редактора! Раньше в реда­кторы шли несостоявшиеся писатели, сейчас – недоученные девочки. На­пример, у меня в книге было всем известное выражение «говна пирога». Редактор зачеркнул и написал сверху: «говна пирОга»? Потому что языка, выражения этого он не знает, зато вот знает, что есть такая лодка – пирога.

 

 

Завязку можно взять откуда угодно. Сложнее с финалом. Да, у меня всегда счастливый финал. Это не требование издателей – мне, слава богу, никаких условий не ставят. Мне кажется, это традиция жанра. Потом, я пишу дос­таточно позитивные вещи. Если все поумирают – просто зачем? К тому же я просто не могу этого делать. Когда я писала «Зеленые холмы Калифор­нии», сначала хотела убить бабушку. Ну, для сюжета надо было, чтобы она умерла. Но я поняла, что не смогу ра­ботать. Рука не поднималась ее убить. И сейчас, в «Крутой дамочке», хотела прикончить Нуцико, но не смогла. Пришлось пожертвовать Матильдой Пундик – она не такая близкая… Обычно я пишу где­то по четыре страницы в день, когда начинаю – ме­дленнее, ближе к финалу – больше.

 

Я вообще люблю полу­чать удовольствие от жизни, я уже го­ворила. И, кроме того, сейчас имею воз­можность помочь многим людям вок­руг – помочь буквально деньгами. Это тоже доставляет мне удовольствие.

 

 

 

 Главное – сесть и сосредоточиться. Сюжеты я выдумываю, причем на ходу, а затем наполняю реальными событиями и людьми. Хороший спо­соб избавиться от обид – вывести неприятного человека в книге.

 

 

Лев Александрович – это абсолютно реальный человек. Ну что значит – столько лет! Старшее поколение вооб­ще как­то выносливее и талантливее в отношениях с женщинами. Подума­ешь, бабник! Лучше бабник, чем пра­вильный зануда… Тот человек, с кото­рым я могла бы связать свою жизнь? Он был усталый бабник. Как он себя вел вдали от меня – не знаю, он часто уезжал на полигон, а я никогда не за­думывалась на эту тему. На полигоне нет никакой опасности? Наоборот, там военный городок и масса одино­ких женщин – разведенных и вдов. Но я никогда не задумывалась на эту те­му. Ему было 57 лет, у него были взро­слые дети и внуки. Мы очень… пони­мали друг друга. Но он умер много лет назад… Нет, личная жизнь на этом не закончилась, романы у меня с тех пор бывали. Последний закончился пол­тора года назад. Мы сидели в рестора­не, обедали, и мне вдруг стало невы­носимо скучно. Я смотрела на своего спутника и думала – зачем? Так стран­но, пять лет не было скучно, и вдруг почему­то стало… Практически тогда же все закончилось. Чем меня можно покорить? Заинтересовать, наверное. Удивить. Главное, чтобы глаза у меня загорелись.

 

 

Что можно отнести к моим женским слабостям? Могу бесконечно болтать с подругами – обо всем. Легко трачу деньги – причем на все. На путешест­вия, на походы по магазинам, на уход за собой. Люблю хорошие духи и кре­мы. Еще мне нравятся красивые сум­ки. Нет, «Биркин» у меня нет – я рав­нодушна к брендам. Вещь должна понравиться мне сама по себе, а не этикеткой. На такси. Скажем, сегодня на интервью меня привезла машина из издательства, а по своим личным делам я езжу на такси – водить маши­ну самой мне никогда не хотелось.

 

 

Сказать, чтобы я разумно и расчетли­во распоряжалась деньгами, нельзя. Но и нельзя сказать, что я безумная транжирка. В силу возраста у меня уже не те потребности.

 

 

Что я могу пожелать читательницам вашего журнала? Оптимизма. Успеха. Независимости. Любовь – это прекра­сно, но нельзя полностью растворять­ся в другом человеке, погружаться в него до такой степени, чтобы забыть о себе. Разрыв болезнен сам по себе, а если женщина, да еще с ребенком, ос­тается без материальной поддержки – это ужасно. Конечно, в наше время никто не умирает от голода, но часто женщина остается в ужасных услови­ях. Чтобы этого не произошло, обяза­тельно нужно быть независимой, хотя бы материально. Необходимо осозна­вать, что если твой мужчина уйдет – ты поплачешь, тебя это ранит, но жизнь не кончится. Это не феминизм, это время такое. У современных муж­чин исчезло представление об обязан­ностях. Из любой трудной ситуации женщина найдет выход. А мужчина, если что-­то не ладится, заляжет на ди­ван и впадет в депрессию!